В бездне времен. Игра на опережение - Страница 56

Слова вождя привели Григулявичуса в замешательство. Он помялся, но ответил твердо, хотя и сбивчиво:

– Да он гад, Никишов этот. Понимаете, Павел Иванович, гад! Он в тридцать первом, ну когда нас всех забрали, в Вильне, он же там заправлял всем. Местные, ну, виленские жандармы, они все ему подчинялись. Там наших ребят пытали в тюрьме. И девушек, всех! Понимаете, я как его узнал тогда, в Питере, на улице, я не мог его упустить. Просто такое бешенство нахлынуло, что никак невозможно.

– А я понимаю, – негромко, проникновенным тоном заметил получивший подтверждение своим предположениям Савинков. – Превосходно понимаю, мне, знаешь ли, тоже терять товарищей доводилось.

Он помолчал, давая собеседнику время проникнуться словами старшего товарища, затем продолжил:

– И претензий не предъявляю. Но если ты захочешь продолжить борьбу, знай – акция хороша тогда, когда она грамотно спланирована и идет на пользу не твоему чувству мести, но делу революции. Личные чувства должно подчинять линии партии, товарищ Юзик. И только партии!

Савинков бросил взгляд на сконфуженного мальчишку. Мальчишка и есть, ничего больше. Девятнадцать лет, в этом возрасте все экстремисты, в собственную смерть не верят, стремятся переделать мир, в кумирах еще не сомневаются, верят истово, замечательный материал…

– Я к тому, – пояснил Борис Викторович, – что террор – это не месть. Это только способ. Метод борьбы, соображаешь? Цель не убить одного-двух мерзавцев, царь себе других найдет, дело не хитрое. Цель разбудить народ, расшатать устои закосневшего самодержавия. А не по подворотням с уголовными жандармов бить. Откуда, кстати, эта шпана взялась? – резко сменил он тему, внимательно изучая реакцию собеседника.

– Так… – парнишка вновь ощутимо смутился. – Я ведь там жил, ну на квартире. В Питере…

– Ты курьером приехал, литературу возил? – перебил его вождь боевиков.

– Да, «Правду», она контрабандой через порт пришла, – подтвердил Юозас. – Но я все передал, просто не мог сразу уехать – надо было выждать, чтоб правдоподобно было. Я же поднадзорный, отпросился, как бы место учебы присмотреть. Ну вот, а если сразу назад вернуться – подозрительно.

– Верно.

– Ну вот… – Он замолчал, убедился, что человек напротив ждет продолжения и сворачивать тему не намерен, и нехотя продолжил: – Ну, я с соседями познакомился, с местными. С Лиговки то есть. Случайно, в общем-то, гулял когда. Вот. Они действительно… хулиганят иной раз.

– Угу, – согласился Савинков. – И прохожим карманы иной раз чистят. Ты что, подзаработать решил?

– Да нет, как вы могли подумать? – возмутился Юзик. – Я просто с ними бродил, за компанию. Город смотрел, даже агитировать немного начал. Они хорошие ребята, из рабочих. Шебутные только. Вот… А в тот вечер мы по улице шли, недалеко от Лиговского. Смотрю – идет. Я его сразу узнал, он меня три раза в Стефановской тюрьме допрашивал. Ну, думаю, все. Не уйдешь. Ребятам говорю – гад, мол. Не сказал, что жандарм, они б струхнули, наверное.

Борис поощрительно улыбнулся, подумав доброжелательно:

«А молодец, быстро соображает. Без шпаны небось и не завалил бы такого зверя. Подполковник из старых, наверняка стреляный. И в рассуждении своем парнишка прав, блатные на жандарма едва ли б полезли. Нет, умница, ловко организовал. Что там дальше?»

– Они мне – мол, подожди, – продолжал Григулявичус, – сейчас высмотрим, в какой он дом пойдет, в подворотне и встретим. Так и вышло. Никишов, когда к арке повернул, Васька туда вперед него – шасть! И выходит навстречу, прикурить, говорит, позвольте, или как-то так, я плохо расслышал. Никишов ему: «Мерзавец!» И в карман, за стволом. Ну, мы как раз с Гришкой подскочили со спины, железячиной его по башке отоварили, повалился. Дорезали потом.

Борис отметил, что в рассказе литовец употребляет все время исключительно «мы», и переспросил:

– Резал-то кто?

– Я, – чуть опустив глаза, почти шепотом ответил Юзик. Дождался, пока Борис Викторович снова кивнет, и закончил: – Ребята его обшарили, часы взяли, бумажник. Удостоверение нашли, когда струсили, начали на меня волну гнать, мол, в эдакое дело втравил. Васька даже за нож схватился. Я тогда и говорю: «Сейчас дорежу его, и все – свидетелей нет, а виноватый, если что, я буду». Тем и успокоил.

«Правдоподобно, – отметил для себя Савинков. – Он знал, что первый раз убить вот так, ножом, непосредственно своими руками, грязно и кроваво – тяжело. Упоминание о подтолкнувшей к действию стычке с бандитами придавало рассказу законченность. Привирает, впрочем, наверняка. Небось не сам вызвался, дружки-грабители и заставили, убивай, мол, и бери на себя. Но это ничего, это ладно. Тут его на откровенность вытягивать и не след, пусть уверенней себя чувствует».

И мысли потекли в другую сторону: «А неплохой боец может выйти. Держится неплохо, кровь попробовал, назад пути ему нет».

Что-то все же немного смущало. Молодых боевиков, восторженных, с горящими глазами и гремучей смесью левых идей в голове, он повидал немало. Эсеров до войны, бойцов Красной гвардии после… Но этот, только что приехавший из России, несмотря на складный, непохожий на выдумку пересказ событий, от привычного юнца-подпольщика чем-то неуловимо отличался. Присевший на край стула Юзик был одет хоть и в недорогой, но аккуратный и со вкусом подобранный явно французского производства костюм, вел себя почтительно, но спокойно. Не совсем правильно он себя вел, не так, как должен бы первый раз оказавшийся в чужой стране паренек из российской провинции. Об этом Борис, закончив с расспросами о теракте, и спросил: