В бездне времен. Игра на опережение - Страница 97

Мысли внезапно потекли в другую сторону. Полковник усмехнулся и потянул из кармана записную книжку.

* * *

– Джек, он строчит в блокноте уже двадцать минут, – настороженно сказал в соседнем кафе человек, выглядящий, как матрос в поисках найма, соседу по столику. – Что ему сейчас писать?

– Может, отчет, – спокойно ответил собеседник, отвыкший суетиться много лет назад, еще в индийской полиции. – Может, портрет отъезжающего рисует. В рапорт включим.

– А если мимо пройти, взглянуть?

Сосед матроса отпил из высокой кружки недорогое пиво, бросил рассеянный взгляд в соседнее кафе, подумал и отрицательно покачал головой:

– Не стоит. Тертый клиент.

Старший филер откинулся на спинку стула, доставая из кармана пачку сигарет, вновь неприметно, но внимательно обозрел окрестности и вынес окончательное решение:

– Приказано вмешиваться, только если нашего парня попробуют взять. Русский сидит спокойно. Пишет он или срисовывает, нас не касается, нам интересно, куда он после пойдет. А он, возможно, тут не один. – Британский агент по опыту знал, когда следишь за серьезной персоной, могут найтись желающие последить и за тобой. Рисковать он не собирался: – Может, он вообще не по делу строчит.

Англичанин, прикрывающий отъезд Григулявичуса, угадал.

* * *

Первые строфы легли на бумагу легко, стихотворение писалось быстро, «шло само». Возможно, подсознание утешало за проигранную, он был уверен в этом, операцию. Проигранную жандармом, но… может статься, разбудившую поэта. Он быстро, не останавливаясь, покрывал лист блокнота строками:

«Оревуар, горловина Зунда,
Прощай, унылый Па-де-Кале.
Под звук гитары еще секунда, —
И вся Европа уже во мгле.
Сладка свобода, Великий Боже,
От миража европейских стран,
Где год из года одно и то же,
Где спорят Библия и Коран,
Где папе снится инвеститура,
Где чеха видит в гробу мадьяр,
Где иудеев, цыган и турок
Терпеть не может любой школяр…

Дописав в конце последней, восьмой строфы: «Хочу сбежать я… куда-нибудь», Гумилев задумчиво нахмурился. Чувствовал, не то. Он легко мог бы переделать концовку так, чтобы не было ощущения нелогичности. Поэту его уровня это не составило бы вообще никакого труда, но… сейчас ему мешало чувство, что как раз концовка стоит на своем законном месте, и если уж что и менять, то лучше все предыдущее. Такое случается не всегда, но, в очередной раз «но»…

Он перечитал набросок еще раз, окончательно признал, что с композицией что-то явно выходит не так, определился над структурой стихотворения в целом подумать потом и занялся четверостишиями. Исправляя, поменял пару слов.

«В нечетных строках идут внутренние рифмы: свобода – года, ставя – славе… А тут рифмы нет… Махнуть рукой? Или…»

Поэт, не забывая поглядывать в окно, все-таки подыскал нужный вариант, снова перечитал и снова остался неудовлетворенным. Теперь смущала другая строфа:

«Оревуар, горловина Зунда,
Прощай, унылый Па-де-Кале.
Под звук гитары еще секунда, —
И вся Европа уже во мгле.

«С внутренней рифмовкой плохо: оревуар и гитары – это, помилуйте, еще увидеть надо! Да и в целом… не очень. Откуда гитара? – задумался поэт. – Пожалуй, лучше… лучше вспомнить город на скале! Есть у нас такой? Ес-сть… Сразу становится ясно, что и гитара – испанская, и рифма у нас прояснилась. Впрочем, все равно не то».

Он допил чашку, бросил несколько монеток на стол и пошел к выходу.

25.12.1932 г. Франция. Париж

Счастия бытия в Париже тоже не наблюдалось. А вместо волн Николаю Степановичу обрадовался полковник Шмырко. И выяснилось, что уезжать из Европы пока что рано.

– Николай Степанович, два известия, – сообщил резидент. – Первое, сигнал от нелегалов поступил.

– Разберусь, – пообещал Гумилев.

– Угу. Второе, к нам едет Знаменский.

– Заведующий Разведчастью?

– Именно. У него будут дополнительные сведения по покушению на Барту.

– Высокий уровень. Я могу поделиться с Лепарком?

– Просто скажите, что новости скоро появятся. Лепарк вас ищет, кстати.

– Свяжусь сейчас же.

* * *

У Лепарка новостей не нашлось, по телефону договорились встретиться вечером. Тем временем Николай Степанович снова отправился бродить по городу. Неспешно прогуливаясь, отметил за собой слежку, чему, помня слова Лепарка при прошлой встрече, не удивился. Вздохнув, он, не оглядываясь, нырнул в раздвигающиеся стеклянные двери метро. Поезд линии Норд-Зюйд, темные подземелья туннелей, залитый светом вокзал. Монмартр. Поднялся на бульвар Клиши, подошел к высокому старому дому с нижним этажом, занятым под ресторан, помедлив у входа, взглянул на часы, шагнул внутрь, и сразу за дверью неторопливость внезапно исчезла.

Кивнув метрдотелю, Гумилев быстрым шагом проскочил коридор, оказавшись в подсобке, уверенно свернул направо, почти пробежал мимо кухни, вышел в дверь черного хода, оказавшись на неприметной боковой улочке, где прыгнул в поджидавший его темно-серый «Ситроен». Автомобиль тут же сорвался с места и через несколько секунд скрылся за поворотом.

Полученный утром резидентом условный сигнал означал, что на встречу гостя из столицы вызывает связной самостоятельной разведгруппы, действующей в Европе без прикрытия посольства. Организация встречи расписана по минутам еще в Петербурге, вариант одноразовый.

«Лепарк будет в ярости», – подумал Гумилев, здороваясь с нелегалом.

Два появившихся из ресторанчика спустя еще секунд десять флика переглянулись, после чего старший из них разочарованно сплюнул и отправился обратно в заведение, искать телефон.