В бездне времен. Игра на опережение - Страница 37

– Я хочу сказать, что не нужно верить в слухи, господин генерал. Они могут оказаться аферой… или чьей-то игрой. Я же предлагаю вам прямой контакт. Личный. На возмездной, разумеется, основе.

С подхода Брусилова к Секту русская разведка начинала новую игру. «Кларнет» должен был стать независимым ответвлением первой операции. «Академия» подходила к завершению, водить англичан за нос обещаниями переворота можно было все же лишь ограниченное время. Лондон начинало тревожить, что обещанный путч все никак не происходит. Да и Дмитрий, чувствующий приближение финала своего личного расследования, продолжать «заговорщицкую» деятельность не стремился. А его надлежало из игры выводить как можно аккуратнее, оберегая репутацию Императорского Дома.

Сворачивать успешную акцию жаль, решили перевести ее в иное русло. Передачей дезинформации немцам, а через них, впоследствии, и дружественным Берлину англичанам занялась военная разведка, собирающаяся дискредитировать в глазах Рейхсвера «Академиков» как аферистов, воспользовавшихся именем Великого князя, отнюдь не имея на это оснований. А после прекращения первой операции выступить в роли «добросовестных» поставщиков сведений о России. Разоблачение «Академии», прошлой русской провокации, мыслилось как первоначальный капитал новой разработки.

* * *

С немцами Брусилов договорился. У Секта, разумеется, возник вопрос о судьбе прошлого связника:

– Вы совершенно верно подметили, генерал, – сказал он при следующей встрече, – что обнародование некоторых, признаюсь, не вполне удачных шагов Рейхсвера выглядит лишним. Я имею в виду Рейли.

– Я думаю, он нас не побеспокоит, – понимающе кивнул Брусилов. – Полагаю, им заинтересуется наша полиция… исключительно как уголовником. А с учетом того, что ему уже вынесен заочный приговор, проживет он в тюрьме не больше двух дней. Вы слышали про Указ о бомбистах?

– Это когда ваши вешали смутьянов без суда?

– Да. Рейли подпадает именно под него… формально, – улыбнулся разведчик.

– А если он начнет говорить?

– Не успеет.

После получения сообщения из Берлина Рейли немедленно арестовали. Просто и обыденно, в понедельник разведчики приехали на конспиративную квартиру, предоставленную Корпусом, и увезли в «Кресты». В тюрьме его зарегистрировали как Тойво Юргутиса, под чьим именем он попал в Россию. На этом карьера искателя приключений завершилась. Узнав о том, что операция «Академики», – игра русской разведки, выйти из одиночной камеры он уже не рассчитывал. Разговорить его оказалось делом не сложным, старый шпион без каких-либо угрызений совести пытался купить себе жизнь рассказом об известных ему секретах. А знал он много.

21.07.1930 г. Российская империя. Санкт-Петербург

В «Кресты» Николай Степанович приехал с утра, прямо к открытию. Предъявил разрешение, прошел через несколько лязгающих за спиной решеток, поднялся в следственные кабинеты. Рейли привели минут через десять, в такую рань Следственная часть была пуста и выводных хватало. Разведчики выкачали из Сиднея уже почти все. И наконец, спустя неделю, к нему пустили охранку, дела соседей департаменты традиционно считали менее срочными. Сейчас подполковнику предстояло узнать частности: систему распространения фальшивых фунтов, связь Рейли с Ивановым и итальянцами. Но разговор внезапно начался с другого.

– Гумилев? – удивился подследственный, выслушав представившегося офицера. – Тот самый?

К этому вопросу поэт привык уже давно. Он слышал его много раз, в самых невероятных обстоятельствах и от совершенно разных людей.

– Тот самый, – согласился он. – Это что-то меняет?

– Да нет, – пожал плечами Рейли. – Просто странно. Поэт, исследователь Африки, дипломат и вдруг жандарм.

– Ну, увидеть любимца женщин, исследователя бразильских джунглей и офицера британской разведки в роли убийцы и фальшивомонетчика тоже несколько необычно, не находите?

– Я не убийца, – не согласился собеседник. – Вот уж этого обвинения мне не предъявляли!

– Да? А это не вы снабжали оружием бунтующих «красных» на Украине и в Польше в двадцать первом? И потом в Средней Азии?

– Это обычная работа, – искренне удивился бывший лейтенант. – Русские тоже посылали винтовки и даже пушки. Сирийцам, патанам, китайцам – многим.

– Это не одно и то же, – не согласился Гумилев.

– Чем же другое? Мы, знаете ли, помогали восставшему против тирании народу, борцам за свободу, – усмехнулся Сидней.

– Народу? – свистящим шепотом перебил его взбешенный подполковник. – В декабре двадцать первого, во время первого бунта, я оказался в Пензе. Вы знаете, что там творилось? Озверевшие от «свободы» толпы грабили дома и лавки, в деревнях жгли имения. И всюду убивали, бессмысленно, беспощадно и безнаказанно. На вокзале убили какого-то капитана за то, что он не снял погоны. А потом, сняв с трупа одежду, с хохотом таскали его по снегу Московской улицы – то вверх, то вниз. Мою знакомую, старуху-помещицу Лунину, заодно с ее дочерью крестьяне на сельском сходе постановили убить и забили кольями. И все это с возгласами: «Теперь наша власть! Народная!» А сколько еще таких зверств по всей России?

Меня самого уже в августе двадцать второго, раненым, взяли в плен «красногвардейцы» вашего друга Троцкого. В Иркутске, когда все уже заканчивалось. Я провел в камере, ожидая расстрела, неделю. К счастью, полк Уборевича ворвался в город внезапно, и расстрелять нас, узников, не успели. Ладно я, пусть! Я действительно был их врагом, служил в контрразведке. Но я такой был там один! Остальные обычные люди: старики, женщины, гимназисты…