В бездне времен. Игра на опережение - Страница 71

– А что ж? – согласился бодрый пенсионер. – И вполне. Мы потом, когда ушли, в нашей оккупационной зоне половина заводов русским принадлежала. Да и рядовые немцы не в обиде ведь были. В самой-то Германии разорение существовало ужаснейшее. Вот хозяева тех заводов да шахт, те да, пытались возмущаться.

– Недолго, – вновь усмехнувшись, вспомнил жандарм. – Выжали из тевтонов тогда прилично. Манташев хорошо на этом руки нагрел.

– Не только он и другие тоже. Но и казна своего не упустила, многое выкупили.

– Думаю, такие действия любви у немцев к нам не добавили?

– А нужна она, любовь-то их? – улыбнулся на этот раз уже Константин Николаевич. – Только-только, почитайте, война закончилась. Французы в войну людей положили – страшное дело. Да и мы тоже малой кровью не отделались. Немцев тогда прижать по любому поводу все соглашались.

Он рассеянно посмотрел в окно на пробегавшие мимо домики и вернулся к разговору:

– Н-да… И до недавнего времени немцы всерьез против Версаля не выступали. Локарнское соглашение приняли, гарантии границ. Но реваншизм в Германии из моды не выходил, а ныне страсти накалились.

– Это когда президент Гинденбург заявил, что отвергает вину за развязывание мировой войны?

– Да, на открытии мемориала в Грюнвальде. Он ведь этим статью 231 Версальского договора нарушил, там вина Германии четко прописана.

– Немцы считают несправедливой эту статью, я слышал.

– Дело не в этом, – жестко отрезал Гулькевич, посмотрев притом сурово. – Статья что, так, символ. Дело в том, что дай им сейчас шанс – снова начнут! А даже если и войну не начнут, – пенсионер сменил строгое лицо на обыденное, – нам сильная Германия все одно не нужна. И никому в Европе не нужна, Лондону разве что. У англичан извечная стратегия, баланс на континенте. А сейчас мы и французы в дружбе, противовеса нет. Что и хорошо, нам-то с Францией делить нечего, интересы не пересекаются. Вот с британцами – да.

– Только долги у нас французам, – усмехнулся Гумилев.

– А что долги? Платим потихоньку. Вон, в тридцатом, когда кризис, по немецким репарациям план Юнга приняли. Выплаты ежегодно до тысяча девятисот девяностого года, – с видимым удовольствием произнес дату дипломат. – Из того и платим. Немцы взамен требовали убрать союзные войска, англичане с американцами их тогда крепко поддержали.

– И начали выводить. – Николай Степанович допил стакан и откинулся на полке.

– Да уже и без того выводили потихоньку. – Попутчик чай прихлебывал мелкими, стариковскими глоточками, больше интересуясь приятной беседой. – Брюнинг, он тогда канцлером немецким был, в Рейхстаге это как свою победу преподнес, и нам с французами показалось неплохо, зачем там войска держать? Взамен ведь был решен вопрос о совместном контроле над Руром, как гарантии платежей, так что… Впрочем, это Брюнингу ненадолго помогло, все одно слетел. А в прошлом году Гинденбург адресовался к президенту САСШ Гуверу, заявлял о невозможности уплаты очередного взноса. Гувер предложил мораторий на год на все платежи по репарациям и военным долгам. Отсрочка на год не мешала и нам, и хотя британцы яростно сопротивлялись, приняли. А сейчас срок моратория истекает.

– Немцы будут платить?

– Не похоже.

– А мы?

– А зачем же? – заулыбался бывший посол. – И мы не будем. Долги военные, нечего тут… С Францией мы подписали соглашение, они нам долг сообразно уменьшают. Только англичане остались.

– Тогда что изменилось? – удивился Гумилев. – Константин Николаевич, я не пойму, чем нам немцы помешали? Воевали, конечно, но это ж полтора десятка лет прошло. Ныне вот и долги одинаково не платим, и торгуем, и столкновений, как вы про Англию говорили, нигде нет?

– Это пока их нет! – не согласился собеседник. – А немцы о реванше мечтают! Гинденбург поручил сформировать кабинет бывшему военному министру, генералу фон Шлейхеру. Редкий пролаза этот Шлейхер, сколько Веймарская республика существует – во всех политических поворотах поучаствовал, падение трех прошлых кабинетов, можно сказать, его рук дело. Но главное, в чем я вижу опасность, это в том, что он вместе с Сектом, это их сейчас, такой, знаете, негласный вождь армии, все время пытается возродить военную силу Германии. Все эти их уловки со сменой названий, подпольными частями, большой полицией, все это мы знаем. Пусть не в деталях, но знаем. Оппозиции сейчас у «президиального кабинета» Шлейхера нет, Гинденбург популярен. А теперь они – это пока секрет, но чего уж – собираются ввести чрезвычайное положение… Чайку еще будете?

– Не откажусь, – согласился полковник. К чаю он обыкновенно был вполне равнодушен, но что еще в поезде делать? Тем паче, собеседник попался удачный.

Гулькевич прервался, кликнул проводника, спросил чаю себе и попутчику и вернулся к разговору:

– Ну, запрет их некоторых партий нас, допустим, не волнует, но вот направленность политики у них четкая – сосредоточение власти, диктатура, возрождение былой мощи, а потом… – старичок поерзал на полке, потер лысину и, сбавив тон, закончил: – А потом реванш. Другого пути у них, пожалуй, и нет.

– Но, я слышал, у нас в правительстве существует целое направление германофильства?

– Так и у них прорусское, как это называют в Америке, «lobby» достаточно мощное. Наши дорогие фабриканты после войны нахватали долей в немецких компаниях, потом неплохо освоили поставки туда сырья.

– Я, кстати, вот тоже не вижу, а в чем тут-то подвох?

– Да нет тут подвоха. Вот «Дероп» казенная бензином торгует, так? Так. Бензин вывозит, продает. А на выручку закупает их товары и везет. Качество у немцев традиционно неплохое, цена выходит дешевая, в России нарасхват. А собственное производство не развивается. И пошлины ввести до недавнего времени нельзя было, тогда бы мы репараций вообще не увидели.